Переводные картинки - блог

Трудно быть писателем. Сцену секса труднее писать, чем не писать. Как и любую сцену. Сцену секса трудно написать хорошо. Как и любую сцену. Не скатиться в дешевку и в шаблоны. Сцена секса должна менять что-то в сюжете. Как и любая сцена. Иначе ее надо вырезать.

Мемы врача-писателя о переходе из медицины в литературу. Юмор и вдохновение для тех, кто решился сменить профессию.

Петра оказалась студенткой ин-яза из Братиславы и моей ровесницей. Она обожала сарафаны и солнце, и сама походила на переносное солнышко – веселое и заразительное. Короткие кудряшки сияли вокруг загорелого лица, а улыбка распахивалась еще до слов.

Первые страницы книги – как первое свидание. Отмечаешь внутри галочки: Голос? Приятный. Говорит на равных, без спеси.   Выбрит гладко, но на подбородке – порез. Спешил, волновался? И главное: щелкает ли предохранитель фантазии? «Дом, в котором…» Мариам Петросян – удачное свидание!

В гербарии июля-августа собрались: израильские жители – сухие листья, кусочки коры; пришельцы из Тосканы – дубовый лист, желудь, чешуйка шишки; большой зеленый лист из букета – ударник писательских выходных, когда я пять раз штурмовала 18-ю главу.

В детстве у меня была палочка-выручалочка. Сегодня ее назвали бы «чат GPT». Да-да, такая, что ответит на любой вопрос: «Как работает подъемный кран?» «Почему поезда тарахтят?» «Зачем воробьи купаются в песке? Поправит сочинение на украинском, объяснит маршрут до музыкалки. Заметит, где я сфальшивила в сонатине Кулау. Сходу выдаст рецепт фирменной квашеной капусты. В «Города» ее не обыграть. Нет, чату GPT и не снилось.

Мемы врача-писателя о переходе из медицины в литературу. Юмор и вдохновение для тех, кто решился сменить профессию.

Темперамент и у итальянцев, и у израильтян жаркий, стремительный. Интонации взлетают, ниспадают и петляют, словно дорожный серпантин. Пока ты турист-наблюдатель эти похожести забавны. Но стоит попасть в переделку, как… Нет, лучше по порядку. Первый день отпуска. Прилетели утром – дети, родители и я. Арендовали машину. После костела, крепости и пиццы в Орвието двинулись в сторону Airbnb. Выехали на трассу А1 и через пять минут – стоп. Пробка без начала и конца.

Часового предупредили, что придет студентка. Но не предупредили, что выглядеть она будет максимум на шестнадцать. Мое удостоверение он, как и полагается, отобрал. И сумку обыскал конкретно – выложил пачки наклеек с солнцем в темных очках, развернул постер «Курение вызывает импотенцию» и при виде поникшей сигареты расхохотался.

Сегодня она как раз по ширине моих рук. Стоймя – доходит до подмышки. Не помню, когда я ее переросла. За пятьдесят лет лак с дерева сошел, лишь кое-где поблескивают полоски. Но она все равно гладкая-гладкая. Сужается от основания к острию, у которого давно отщепился кусочек. Ии Ии Ии Ии Мм Мм Мм Мм Указка постукивает по аккуратной прописи на зеленой доске, пылинки мела вскакивают и, как ученики за парту, послушно садятся обратно. Бабушка стала учительницей в восемнадцать. С

Семь лет назад у источника Аретузы в Сиракузах я имела неосторожность загадать желание – написать роман. Полгода все шло замечательно: идея, сюжет, герой и героиня, вдохновение. Но затем Время Рукописи поссорилось со Временем Жизни, иначе я не могу объяснить приключившееся с моим романом замедление. Черновик №1, черновик №1.5, черновик №2… Главы, точно полудохлые удавы, не столько ползут, сколько обвивают друг дружку. Семь лет! А в это время в реальной жизни...

Мемы врача-писателя о переходе из медицины в литературу. Юмор и вдохновение для тех, кто решился сменить профессию.

– So did you take off the glasses? Я разглядываю в витрине «Стемацки» новинку Викрама Сета «An Equal Music». Равная музыка? Красиво. Странно. – Did you then? – повторяет спокойный, не по-израильски размеренный баритон с американским произношением. Меня, что ли, спрашивают? Отрываюсь от витрины. А, это тот высокий шатен из очереди, который фотографировался передо мной на водительские права.

Для меня самый сложный и надоевший вопрос: Ты что, действительно хочешь уйти из медицины? Читайте мои двадцать неочевидных ответов...

Второе грандиозное опоздание приключилось в день, когда я сдавала «шлав бет» – страшный устный экзамен по всей-всей педиатрии. Я и Гил‘ад, мой напарник по подготовке, сели на электричку в Ход Хашароне. Достали перекус, конспекты, мандраж. На следующей станции поезд остановился. Пять минут стоит. Десять. Дорогие пассажиры, дальше поезд не поедет.

Семь утра. Сирена. Сэндвич и телефон в одной руке, кофе – в другой. Сонные дети на матрасе – слоеный пирог рук и ног, между ними распластался крем – Милки. Бум. Бум-м! Сильнее обычного. Опять сирена, опять бум. Значит до отбоя не меньше получаса. В ватсапе поликлиники пишут: опоздаю. Ну да. Все опоздают, и персонал, и пациенты. И я. Хотя живу близко и мне не надо собирать детей в школу. Ненавижу опаздывать! Можно вырвать ребенка из советской дисциплины, но не дисциплину

Круглая, выцветшая не то от хлорки, не то от солнца, с ржавыми ободками вокруг дырочек для шнурка… В те две недели она стала моим проклятьем. – Следующий! Я подхожу к окошку, и невидимые руки выдают мне охапку одежды защитного цвета.

Недавно взялась редактировать для журнала свой рассказ четырехлетней давности «Голубые слезы». Интересный опыт! Погибли армии причастий и деепричастий, дивизии штампов сдались в плен. Этот скетч – не новый финал рассказа, а... игра в другой конец. Что если бы все пошло иначе?

В Израиле дорого все: еда, вода, электричество. Даром только солнце. Солнце везде, всегда. Пасмурное утро? Не обольщайся! Полчаса-час закончится совещание в Министерстве Света, и Солнце вернется, разгоряченное чашечкой кофе, заваренного в песках Негева. Выкатится на небо свежеиспеченной обжигающей питой.