Треск нейлоновой обертки – я оголена. Мягкие гибкие клавиши сдавливают передний обрез и корешок… Вжжух! Переворачивают лицом вниз. Подо мной огромный светло-серый лист весь в одинаковых квадратах, словно повтор заглавной «П» без единого пробела. Похожие были в книжном приюте Барнс энд Ноубл, на Юнион-сквер, где я ожидала своей очереди. Как и мои сестры, я боялась остаться сиротой.

​

  О мире знаю пока очень мало. Но я быстро учусь.

 

  – Маша! Мыть руки!              

 

  Маша? Руки?

 

  – Меня зовут, – звонкие и глухие согласные попеременно ударяются о мою бумвиниловую  спину и упруго отскакивают, – подожди тут, я живо.

 

  Квадраты внизу стремительно уплывают. Я оказываюсь над золотисто-синей афишей со здоровенным экслибрисом посредине: ХОГВАР… 

 

  Внезапно клавиши исчезают и, лишенная опоры, я плюхаюсь на афишу. К счастью она мягкая и ворсистая, точно бархатная бумага.

 

  Лежать ничком на гигантской, размером с меня букве «Х» скучно и я повторяю в уме: 543 страницы, полтора миллиона знаков, 270.5 мл типографской краски. Любая новорожденная книга обязана помнить свои выходные данные. Ну а дальше будь добра, учись сама. Поглощай все, что попадется под страницу – голоса, звуки, запахи. Вбирай их в апроши, поля, форзацы. Благо, пустых мест хватает даже плотно напечатанным брошюрам.

 

  Переплет зудит от нетерпения. Когда же меня почитают?

 

  Наконец знакомое прикосновение. Маша! Титульный лист слепит яркий свет. Раскрыли, раскрыли!

 

  Я так волнуюсь, что не сразу замечаю напротив себя розоватый овал с горбиком в виде литеры «Л». Под ней две точки – отнятый у «Ё» диэрезис, еще ниже – длинное лиловое тире. Над горбиком снуют слева направо две заштрихованные зеленым «О», в центре каждой по черной крапинке.

 

  – Ой, щекотно, – хихикаю я, но Маша не слышит.

 

  Лиловое тире изгибается, ширится – вытягивает из моего нутра слова: КРИСТОФЕР. ПАОЛИНИ. ЭРАГОН.

 

  В черных крапинках отражается синяя чешуя, белые шипы, пара голубых…

 

  – САПФИРА… – выдыхает Маша, перелистнув содержание, – разумеется, ведь у тебя голубые глаза!

 

   Глаза. Зеленые кружки. Голубые эллипсы Сапфиры на иллюстрации. Вот оно что!

 

  Тихий щелчок. Жужжание. Краем обреза чувствую сбоку непрерывное вращение. Прохладная сухая струя норовит разметать страницы, но Маша надежно прижимает их друг к дружке и… ныряет в меня.  

 

  Я учусь. До дрожи в шрифте, до отслоения фольги в тисненом заголовке.

 

  К началу 17-ой главы я понимаю мир гораздо лучше. Клавиши называются пальцами, они крепятся к рукам; чёрные крапинки – зрачками; обожаемые Машей белые комки бумажной массы (один из них оставил липкий след на полях 45-ой страницы) – зефирками. Сапфира – живущий во мне дракон. Не перечислить всего.

​

  Иногда Маша накрывает нас ворсистой афишей, то есть пледом, шепчет «Люмос!» и направляет на меня коричневую палочку со светящимся острием.

 

  Еще Маша часто загибает верхние уголки страниц. И хотя это жутко натирает и чешется, я не жалуюсь: к помеченным местам она возвращается опять и опять, а значит, до конца нескоро дойдет.

 

  О конце я стараюсь не думать. Что ожидает меня за захлопнутой обложкой – знакомство с пылевым клещом или возрождение в руках нового читателя?

​